Таис Афинская. Роман - Страница 5

Внезапное воспоминание заставило его крикнуть:

- Кто ты?

Веселые серые глаза сощурились от сдерживаемого смеха.

- Я сразу узнала тебя, хоть ты и выглядел как мокрая… птица. Ты слуга македонского царя. Где ж ты потерял его и спутников?

- Я не слуга его, а друг, - гордо начал было Птолемей, но сдержался, не желая выдать опасную тайну. - Но как ты могла видеть нас?

- Вы все четверо стояли перед стеной, читая предложения о свиданиях на Керамике. А ты меня даже не заметил. Я Таис.

- Таис? Ты? - Птолемей не нашелся что сказать.

- Что удивило тебя?

- Я прочитал, что некий Филопатр предлагает Таис талант - стоимость целой триремы, и она не подписала час свидания. Я стал искать эту богиню…

- Высокую, золотоволосую, с голубыми глазами Тритониды, отнимающую сердце?

- Да, да, как ты угадала?

- Не первый ты, далеко не первый. Но прощай еще раз, мои лошади застоялись.

- Постой! - вскричал Птолемей, чувствуя, что не может расстаться с девушкой. - Где ты живешь? Можно прийти к тебе? С друзьями?

Таис испытующе и серьезно посмотрела на македонца. Ее глаза, утратив веселый блеск, потемнели.

- Приходи, - ответила она после некоторого раздумья, - ты сказал, что знаешь Керамик и Царскую Стою? Между Керамиком и холмом Нимф, к востоку от Гамаксита - большие сады. На окраине их найдешь мой дом - две оливы и два кипариса! - Она внезапно оборвала речь и, кивнув на прощанье, скрылась в скалах. Утоптанная тропка вела наверх.

Птолемей нагнулся, вытряс песок из просохших волос, не спеша выбрался на дорогу и скоро оказался совсем недалеко от Длинных Стен Мунихиона. К лесистым склонам гор, уже покрывшимся предвечерней синей мглой, тянулся хвост пыли за колесницей Таис. У юной гетеры были великолепные лошади - так быстро неслась ее пароконная повозка.

Грубый окрик сзади заставил Птолемея отскочить. Мимо него пронеслась другая колесница, управляемая огромным беотийцем. Стоявший с ним рядом щегольски одетый юноша с развевающимися прядями завитых кудрей, недобро усмехаясь, хлестнул Птолемея бичом на длинной рукоятке. Бич пребольно ожег едва прикрытое тело македонца. Оскорбитель не знал, что имеет дело с закаленным воином. В мгновение ока Птолемей схватил камень, каких валялось множество по обеим сторонам дороги, и, бросив его вдогонку, попал афинянину в шею, ниже затылка. Быстрота удалявшейся колесницы смягчила удар. Все же обидчик упал и вывалился бы, если бы возница не схватил его и не осадил лошадей. Он осыпал Птолемея проклятиями, крича, что тот убил богатого гражданина Филопатра и подлежит казни. Разъяренный македонец отбросил плащ и, подняв над головой камень в талант весом, двинулся к колеснице. Возница, оценив могучие мышцы македонца, потерял охоту к схватке. Поддерживая своего господина, уже приходившего в себя, он умчался, изощряясь в угрозах и проклятиях во всю мощь своего гулкого голоса.

Птолемей, успокоившись, отбросил камень, подобрал плащ и быстро зашагал по прибрежной тропинке, наискось поднимавшейся на уступ и спрямлявшей широкую петлю колесной дороги. Что-то вертелось в его памяти, заставляя припомнить: «Филопатр» - так кричал возница, уж не тот ли это, что написал на стене Керамика предложение Таис? Птолемей довольно усмехнулся: оказывается, в лице своего оскорбителя он приобрел соперника. Правда, обещать гетере за короткую связь талант серебра, подобно Филопатру, македонец не мог. Разве несколько мин? Но слишком много он слышал о Таис, чтобы так легко отказаться от нее. Несмотря на свои семнадцать лет, она считалась знаменитостью Афин. За искусство в танцах, образование и особенную привлекательность ее прозвали «четвертой Харитой».

Гордый македонец не стал бы просить денег у родичей. Александр, будучи сыном отвергнутой жены царя Филиппа, тоже не смог бы помочь другу. Военная добыча после битвы при Херонее была невелика. Филипп, очень заботившийся о своих воинах, поделил ее так, что друзьям царевича досталось не больше, чем последнему пехотинцу. И еще отправил Птолемея с Неархом в изгнание, удалив от сына. Они встретились лишь здесь, в Афинах, по зову Александра, когда отец послал его с Гефестионом посмотреть Афины и показать себя. И хотя афинские остряки говорили, что «от волка может произойти только волчонок», настоящая эллинская красота и выдающийся ум Александра произвели впечатление на видавших виды граждан «Глаза Эллады», «Матери искусств и красноречья».

Птолемей считал себя сводным братом Александра. Его мать, известная гетера Арсиноя, была одно время близка с Филиппом и отдана им замуж за племенного вождя Лага (Зайца) - человека ничем не прославившегося, хотя и знатного рода. Птолемей навсегда остался в роду Лагидов и вначале очень завидовал Александру, соперничая с ним в детских играх и военном учении. Став взрослым, он не мог не понять выдающихся способностей царевича и еще более гордился тайным родством, о котором поведала ему мать под ужасной клятвой.

А Таис? Что же, Александр навсегда уступил ему первенство в делах Эроса. Как это ни льстило Птолемею, он не мог не признать, что Александр, если бы хотел, мог первенствовать и в неисчислимых рядах поклонников Афродиты. Но он совсем не увлекался женщинами, и это тревожило его мать Олимпиаду, божественно прекрасную жрицу Деметры, считавшуюся колдуньей, обольстительницей и мудрой владычицей священных змей: Филипп, несмотря на свою храбрость, дерзость, постоянное бражничанье с первыми попавшимися женщинами, побаивался своей великолепной жены и шутя говорил, что опасается в постели найти между собой и женой страшного змея. В народе упорно ходили слухи, без сомнения поддерживаемые самой Олимпиадой, что Александр - вовсе не сын одноглазого Филиппа, а высшего божества, которому она отдалась ночью в храме.