Таис Афинская. Роман - Страница 167


К оглавлению

167

На стенах цвета лепестков гелианта бронзовые гвозди удерживали громадные, не меньше десяти локтей в ширину, доски, выпиленные из цельного дерева. Только тысячелетние деревья, вроде ливанских кедров, могли иметь такие стволы. На них чистыми минеральными красками вечных фресок художником гениальнее Апеллеса были написаны две богини.

Левая, в горячих тонах красных земель и пылающего заката, изображала женщину в расцвете земной силы плодородия и здоровья. Ее полные губы, груди и бедра настолько переполняло желание, что, казалось, они разорвутся от дикого кипения страсти, источая темную кровь Великой Матери, Владычицы Бездны. Руки, простертые к зрителю в неодолимом призыве, держали темную розу - символ женского естества и квадратный лекитион со звездой, хорошо знакомый Таис.

- Лилит! - едва заметным движением губ сказала Таис, не в силах оторвать глаз от картины.

- Нет! - ответила Эрис. - Лилит добрая, а эта - смерть!

Жрица подняла брови, услышав шепот, и резким выбросом руки указала на правую стену. И афинянка невольно вздохнула с облегчением, увидев воплощенной свою мечту.

Голубая гамма красок сливала море с небом и низкий горизонт. На этом фоне тело богини приняло жемчужно-палевый оттенок раннего рассвета, когда крупные звезды еще горят в вышине, а опаловое море плещется на розовых песках. Урания шла, едва касаясь земли пальцами босых ног, простирая руки к рассветному небу, ветру и облакам. Лицо богини, вполоборота через плечо, одновременно смотрело вдаль и на зрителя, обещая утешение во взгляде серых, как у Таис, глаз. На лбу между бровей светился огонь, не гася взора.

Перед каждой картиной на низком жертвеннике дымилась почерневшая от времени курильница.

- Вам говорили о двух ликах Амбологеры? - спросила жрица.

- Да! - дружно ответили Таис и Эрис, вспомнив вечернюю беседу с философом храма.

- Отвратить телесную старость смертного не могут ни олимпийцы, ни сама Великая Мать. Все в мире подчиняется течению времени. Но есть выбор. Он перед вами. Сгореть дотла в последнем пламени служения Афродите. Или перенести это пламя на всеобъемлющую любовь, зовущую к небу, служа Урании, в неустанной заботе о счастье детей и взрослых. Положите перед той, которую выбрали, вещь, не обязательно дорогую по денежной стоимости, но самую драгоценную для каждой из вас.

Таис без колебаний подошла к Урании, отстегнула цепочку - поясок со звездой, дар Александра, и положила его на жертвенник.

Эрис осталась неподвижный. Жрица Амбологеры с удивлением посмотрела на нее.

- Разве нет пути посредине? - спросила Эрис.

- Есть! - улыбнулась жрица, трижды хлопнув в ладоши.

Медленно раскрылись тяжелые створки стены между картинами.

Высоко над мирной долиной с виноградниками, маслинами и полем пшеницы выступал полукруглый балкон. Мужчины и женщины трудились прохладным утром, взращивая плоды Геи-Деметры. Среди них было немало старых людей, седобородых мужчин и женщин в плотных одеждах, темных головных покрывалах.

- Мирный труд на земле в тиши и покое последних лет жизни - благородный конец земледельца, - сказала жрица.

- Тогда есть четвертый путь! - ответила Эрис.

- Зачем ты пришла к Амбологере? - жрица раскинула руки крестом, как бы преграждая Эрис обратный путь в святилище.

Черная жрица - прямая, гордая и суровая, показалась Таис как никогда значительной. Ее синие глаза взглянули на жрицу с высокой уверенностью, без вызова или насмешки, и та успокоилась.

- Зачем мне оскорбление иной веры? - спросила Эрис. - Ты указала три пути, и все три - для одиноких мужей и жен. А человек покидает общество людей только со смертью. Должен быть еще путь служения людям - не только личным совершенством, но прямым действием на их пользу!

- Тогда ты не поняла глубины показанных тебе символов. Средний путь дает людям пищу, ибо у земледельца всегда есть излишки, чтобы накормить художника и поэта и тем умножить украшение мира. Путь Урании - для мудрой и нежной жены. Он выражен только через любовь и помощь людям. То, что жена всегда должна делать и делает для сердца. Потому Урания - образ жен, потому великий Платон счел эту богиню самой главной для будущего человечества.

- И забыл про несчастья и стоны рабов, отдающих свою жизнь, подобно вьючным животным, чтобы поклонники Урании могли изливать любовь на ближних, таких же высокопоставленных! - гневно ответила Эрис, и афинянка с удивлением воззрилась на подругу. - Нет! - наклоняясь вперед, как изваяние Аксиопены, воскликнула Эрис. - Никакая небесная любовь и достижение неба невозможны ни по трупам побежденных, ни по спинам рабов. Вы, люди Запада, достигшие высот философии и кичащиеся свободой, не видите изначальной ошибки всех ваших рассуждений. Вы представляете себе силу только в убийстве и жертвах. Сильны, следовательно, правы, только те, кто искуснее убивает. Таковы ваши боги, образы ваших героев, таковы и вы сами. Это проклятие Великой Матери, которое вы будете нести до конца, пока существуют народы Запада. Поэтому второй Лик Амбологеры, Урания, - это ложь для поэтов и неудачливых любовников!

- А другой лик? - хрипло спросила пораженная жрица.

- Богиня Темного Эроса! Она - правда, и я некогда служила ей со всем пылом юной веры. И это хороший путь для тех, в ком много животной силы…

- Тех, кто еще не понимает Урании, - вступилась Таис.

- Тысячелетия тому назад Великая Мать представала перед людьми в таких же двух ликах - разрушения и созидания, смерти и вечности. Только вечности нам не дано, и не надо обманывать себя и других этим символом стремления нашего сердца. Это лишь сокрытие жестокой правды Великой Матери. Мы все знаем - это знание глубоко внутри нас, - что вечные силы природы всегда готовы к разрушению. И мы создаем в своих мечтах - высоких и чистых, низких и темных - множество богов и богинь, чтобы, как тонкими занавесями от лютого ветра, отгородиться ими от сил Великой Матери. Слабые молят о чудесах, как нищие о милостыне, вместо действия, вместо того, чтобы расчищать путь собственной силой и волей. Бремя человека, свободного и бесстрашного, велико и печально. И если он не стремится взвалить его на бога или мифического героя, а несет его сам, он становится истинно богоравным, достойным неба и звезд!

167